«Первая попытка конфронтации с моей семьёй и с самой собой». Алена Кардаш о победе в конкурсе World Press Photo.

Алена, что для вас выигрыш в такой престижной премии?

Конечно, это, значит очень много. Мне кажется, я до сих пор еще не осознаю, что это на самом деле произошло со мной. Потому что любой человек, который начинает заниматься документальной фотографией или фотожурналистикой, одна из первых вещей, которые он узнает, и где начинает смотреть каких-то фотографов, узнавать, что происходит в мире фотожурналистики, — это, конечно, конкурс World Press Photo. И так было со мной. Когда я начала учиться фотографии и журналистики в 2008 году, пока в Томске жила, мы каждый год ждали его результатов. Это было большое событие. Я никогда не ожидала, что я сама смогу на подобном уровне работать. Поэтому да, это немножко такое сюрреальное ощущение. Но мне, конечно, очень приятно, что мою работу оценили на таком большом уровне. 

Как вы узнали об этом?

Про премию я узнала за месяц до объявления итогов через имейл, пока ходила за покупками в супермаркет. Потому что всегда победители уведомляют много раньше. Чтобы можно было подготовить все необходимые материалы, проверить еще раз информацию и сами фотографии. Тоже такие  сюрреальные ощущения. Вместе с продуктами купила бутылку шампанского, и мы отпраздновали сразу это событие с моим парнем дома. Официально же это случилось 27 марта в 11 утра. Это был, конечно, такой очень волнительный момент. Столько много сообщений я почти никогда не получала. Люди звонили, люди писали, очень многие радовались и поздравляли.

Что-то уже случилось, после объявления результатов?

После объявления результатов случилось довольно много чего. Это  история про события в Украине и как они  влияет на российское общество, в частности на мою семью. Про конфликт в моей семье на почве разногласий на эту тему. И поэтому у этой истории очень большой конфликтный потенциал. 
Кроме этого, конечно, получаю много запросов от СМИ с просьбой о комментариях. Получаю много поздравлений от коллег, с которыми мы работали над этой историей — например журнала Штерн, или проекта Поле, где история была впервые опубликована на русском языке. Плюс так совпало, это было давно уже запланировано, что у меня через неделю после итогов премии открывалась первая большая выставка этого проекта в Дортмунде.  Меня уже пригласили в три места с артист-толками. И нужно как-то параллельно с этим еще делать основную работу.

Как у вас возникла идея делать выигравшую историю? Как вы готовились, что делали?

Идея у меня возникла в 22-м году, не сразу, а как ответ на события и на перемены, произошедшие со всеми нами после 24-го февраля. Я в тот момент работала в журнале Stern. У них есть программа для выпускников фотографических вузов, по которой они берут одного человека на год в штат.  В 2022–2023 году я была этим человеком как раз. Работала над разными темами, работала достаточно много. Но всё-таки, даже несмотря на большую занятость, тема конфликта в Украине и в моей семье, тема этой меняющейся реальности, в которой мы все оказались после 24 февраля, она для меня была центральной и не отпускала. 

Я долго думала как я как фотограф могу на эти события отреагировать и что я могу сказать. Вот время командировки в Катар с журналистом из Stern мы очень много разговаривали. И в том числе много про Россию, про моё отношение, про конфликт. И как-то из этих разговоров у меня появилась идея, а почему бы не поехать впервые после 24 февраля на Рождество и Новый год обратно домой, как это делают все немцы. Потому что в Германии Рождество — это очень семейный праздник, и, собственно, никто не празднует его с друзьями, все празднуют с семьей. А для меня в тот момент концепт семьи, концепт дома и родины, находился в полностью разобранном состоянии. Я не понимала толком, кто я, к какому миру принадлежу, как мне быть со своей семьей и всеми этими большими темами, о которых мы не можем говорить с моими родителями? 

Я об этой идее рассказала в редакции, они меня поддержали, и, собственно, даже оплатили первую командировку. И так я первый раз после 24 февраля поехала в Томск домой. У меня не было четкого плана, я хотела в первую очередь просто оказаться там и посмотреть, на эту новую реальность и понять, новая ли она, принадлежу ли я всё ещё этому месту, а кто я в ней, и как нам со всем этим быть? Это большие вопросы, которые было сперва абсолютно непонятно как визуализировать. Первая поездка была отправной точкой для этого проекта, когда я ещё пыталась только нащупать тот визуальный язык, которым я могу говорить, пытаться делать первые фотографии. 

После первой поездки я была в Томске еще дважды, получается, в августе–сентябре 23-го, и в марте–апреле 24-го, время президентских выборов. И, наверное, за это время я попыталась сформировать своё собственное видение, свой собственный язык. И в конечном итоге этот проект стал таким визуальным дневником, где я стараюсь не ставить диагнозы или вердикт, не давать оценку происходящему, а просто попытаться посмотреть и понять, в том числе при помощи фотографии. 

То есть для меня фотография и камера — это стало таким, скажем так, инструментом исследователя. Именно поэтому я первый раз вообще в своей жизни работала с автопортретами, именно как способом исследования самой себя и себя вот в этом новом мире. И постепенно-постепенно за эти три года из очень личных, очень дневниковых фотографий выросла эта история, которая получила WPP. 

Я не знаю, правильный ли это формат для показа подобного рода историй, потому что очень важен контекст и очень важна, скажем так, полнота высказывания. В зависимости от того, какие фотографии берутся в подборку, и какой текст к ним стоит, и где публикуются эти фотографии, они могут нести разный месседж.  И если говорить про публикацию, которая ближе всего подошла к сути того, что я хотела сказать, это как раз публикация на Поле.

Что было самым сложным, интересным, может быть смешным или страшным?

Да, на самом деле, в общем-то, всё. Мой проект — это, в принципе, попытка найти язык, которым мы можем говорить друг с другом, с своими близкими в новой реальности после 22-го года. Для меня был большой шаг в неизвестность, и я, на самом деле, боялась в первый раз говорить с моей семьей о том, что я хочу сделать,. Так получилось, что в моей семье мы не привыкли конфликтовать, никто не хлопает дверьми, никто друг на друга не кричит. С одной стороны, это классно, с другой стороны, это означает, что о многом мы просто не привыкли друг с другом говорить, и у нас просто нет никакого инструмента, никаких слов или чего-то еще, чтобы мы могли говорить о сложных, но в то же время важных темах. И поэтому для меня эта история — это в том числе первая попытка конфронтации с моей семьёй и с самой собой. Было очень много тяжёлых разговоров, было много того, когда мне хотелось уйти, много вещей, которые я не могла принять в какой-то момент. Но для того я это начала, чтобы каким-то образом со всем этим справиться. 
Весь мой процесс работы я бы немножко с терапией сравнила. Понятное дело, что не в классическом её понимании, а скорее как инструментом, как способом справиться с большой травмой. И в принципе понять, откуда мы пришли и как нам дальше жить. 

Кроме того, это очень личная история в контексте конфликта, который все еще продолжается, и я в нем всего лишь маленький человек между двух больших фронтов, пытающийся рассказать свою историю. Я каждый раз напоминаю себе, что здесь невозможно быть правым для всех, но все же обвинения с обеих сторон задевают, не могут не задевать.Я думаю, сейчас еще не пришло время, когда мы можем говорить друг с другом спокойно, слышать и слушать. Но все же делать работу, которая выходит за рамки новостных сводок и фиксирует сложность мира, важно уже сейчас. Этим я и пытаюсь заниматься.

Вы себя ощущаете русским или европийским фотографом и почему?

Сложный вопрос. Я думаю что и тем и тем. Я не знаю нужно ли вообще делить эти понятия. Это такое интересное свойство, как будто бы больше характерное скорее вот для нашего российского менталитета, разделение на своих и вот не то чтобы чужих, а других, скажем так. И с этим мне сложно. Это вопрос, который меня занимал в том числе в этом выигрышном проекте. Я всё ещё своя или уже чужая? 

Если была бы моя воля, я бы везде была своей, и здесь, и там. И я надеюсь, что когда-нибудь мы будем жить в мире, когда нам не придётся делить друг друга по принадлежности к определенной стране. 

Я живу в Германии 6 лет, и я работаю здесь. Я публикуюсь в основном в немецких СМИ сейчас. Пока я думаю, что в ближайшее время я здесь и останусь. У меня пока что нет других планов возвращаться или куда-то еще переезжать. Поэтому центральный пункт моей жизни — он здесь. Но при этом мне очень-очень-очень важно сохранять связь с Россией, с Томском, в частности, как моим кусочком России. И не хотелось бы, чтобы так получилось, чтобы меня в какой-то момент записали только в европейские фотографы, скажем так. Это интересный момент, потому что в WPP перед тем, как опубликовать историю на сайте, биографию твою, они тебе высылают всю эту информацию, чтобы ты прочитал и сделал факт-чек. Изначально у меня стояла информация «Проект такой-то, такой-то, Алена Кардаш, Россия». И когда я это прочитала, мне показалось, что это уже, наверное, немножко нечестно, потому что я живу в Германии 6 лет, и, ну, я уже в какой-то степени в Германии тоже. Вот, поэтому я написала иначе: «It Smells of Smoke at Home, Photographer Aliona Kardash Russia/Germany»